носит при себе свою добычу. Я спрашивал себя, что же мне делать, и не находил ответа. Я не мог поставить себя на место вора, потому что никогда им не был, и не знал, куда он отправился и что думает делать, но был твердо уверен, что камни он унес с собой.

— А ты не ошибся, Леонсио?

— Нет, сеньор.

Это я знал, пожалуй, лучше его самого. Леонсио Жауро шел по следам Матурины, поэтому я доверился негру, как слепец поводырю. Двигаясь, можно сказать, на ощупь, раскладывая на ночь большие костры, продираясь по тропам, проложенным сборщиками каучука, питаясь медом и пальмовыми побегами, мы добрались однажды вечером до хребта Ронкадор. Оттуда слышался беспрерывный рев ягуаров. Каждый раз, как этот рев доносился до нас, лошадь вздрагивала, словно ее прижигали раскаленным железом. Видно, там было много всякого зверья, и я подумал, не потому ли этот хребет назвали Ронкадор[17]. Поднялись мы на одну вершину, такую же голую, как наши горы, и я стал оглядывать окрестности. Посмотрел в одну сторону, посмотрел в другую: кругом густые заросли деревьев, кустарника, громоздятся горы, как в день сотворения мира.

Мне показалось, что вдалеке взлетела стая цапель, наверно, так оно и было; солнце ярко освещало их, да и облака не могли так быстро нестись. Долго простоял я на вершине; Леонсио, державший лошадь за уздцы, был рядом — может быть, он молил бога избавить меня от отчаяния, а может, поняв мою мысль, тоже всматривался вдаль. И вот, уж не знаю, к счастью или к несчастью для меня, я увидел столб дыма, который поднимался с берега реки в нескольких километрах от нас. Я показал его Леонсио. Негр на какой-то миг замер, внимательно вглядываясь, потом воскликнул:

— Это они, сеньор!

— Может быть, это индеец… или сборщик каучука?

— Что вы, сеньор Ловадеуш! Индейцы зажигают огонь только в своих стойбищах, а сборщиков тут нет…

Я согласился с ним, и мы поскорее пустились к тому месту напрямик, словно ястребы за добычей. Мы еле держались на ногах, ибо крюки все же приходилось делать, и мы потратили больше двух часов. Наши руки и лица были расцарапаны в кровь колючими шипами. Когда мы подошли совсем близко, я приказал Леонсио остаться с лошадью, а сам с бьющимся от волнения сердцем стал пробираться по чаще. Скоро я увидел бамбуковые заросли у реки и спрятался в них. Святой боже, негр был абсолютно прав: это были они. В груди у меня закипело. Бог могущ, но и воля человека тоже немало значит. Серодио сдирал шкуру с броненосца, а негритянка с кокосовым орехом шла к реке за водой. Я стал приближаться к ним, то прячась за карликовые пальмы, то крадучись в высокой траве, нож я держал в зубах. Когда до Серодио оставалось шагов шесть, я прыгнул не хуже ягуара. Серодио от неожиданности оторопел, он даже не разобрал, кто напал на него: то ли индеец, то ли хищный зверь. Я повалил его и уперся коленом ему в грудь, одной рукой я схватил его за шею, другую, в которой был нож, занес над ним. Серодио от страха не мог шелохнуться и только таращил глаза.

— Твоя жизнь на лезвии этого ножа. Где то, что ты украл?..

Он не ответил ни слова.

— Молчишь? Прощайся с жизнью.

Я почувствовал, что он шевельнулся и тяжело задышал, очевидно пытаясь высвободиться. Но силы были неравны — я был вооружен и к тому же несравнимо сильнее его, и это он отлично знал, так как однажды мы с ним боролись. Видя, что он слабеет, я разжал пальцы, словно клещи охватившие шею Серодио. Хриплым голосом, похожим на стон, он еле выговорил:

— Не убивай меня. Я отдам тебе все…

— Мне всего не надо. Я хочу только свое…

Эти слова должны были тронуть его, если бы в нем оставалось хоть немного совести. Но он воспользовался ими, чтобы обмануть меня и выиграть время, он уцепился за них, как утопающий цепляется за соломинку; к счастью для себя, я это понял.

— Ты хочешь получить только свою долю? — спросил он. — Прошу тебя, не убивай, и все будет твое!

— Я уже сказал, прикажи негритянке принести камни…

— Они на ранчо.

Мне показалось, что его взгляд задержался на стволе огромного ветвистого ипе с большим дуплом, которое они превратили в жилище. Здесь подбежал Леонсио, привязал лошадь и, пораженный, уставился на нас, потом он заметил Матурину, которая в растерянности стояла поодаль.

— Леонсио, пойди посмотри, что в дупле…

Негр бегом бросился к дереву, осмотрел дупло и крикнул:

— Э-э! Тут ничего нет.

— Посмотри, где мешок…

Я имел в виду кожаный мешок, в котором мы хранили наши сокровища. В таких мешках тамошние жители носят все: и одежду, и бананы, и даже спелые арава — фрукты, растущие прямо на земле. Но где он, этот мешок? Леонсио искал его повсюду, но тщетно.

— Спроси Матурину…

Леонсио кинулся туда, где стояла Матурина. Зная ее похотливый нрав, я очень опасался за Леонсио; стоило ей состроить глазки, и он сразу потеряет голову, а ведь он и так был без ума от нее. Однако она бросилась в сторону с криком:

— Паршивый пес! Что тебе от меня надо?

Но потом вернулась, а Леонсио рассмеялся и показал пальцем на дерево.

— Смотри!

Над его головой, на ветке ипе, висел мешок. Леонсио поспешно вывернул его, а мои глаза жадно следили за его движениями. В мешке никаких алмазов не было.

— Серодио, — снова заговорил я, — где камни?

— Они надежно спрятаны на ранчо. Зачем бы я взял их сюда? Чтобы они попали в лапы индейцев или сборщиков каучука?

— Ты брешешь, как собака, Серодио. Вор добычу всегда при себе носит…

— Пусть Матурина скажет… Она знает.

Несколько раз я готов был всадить ему нож в сердце, как кабану. Тогда он принимался стонать, плакать и при этом не делал ни малейших попыток удрать. Он был большой хитрец и совсем не глупый парень и, видимо, решил, что таким образом скорее сможет выйти из создавшегося положения. Он выигрывал время, а быть может, надеялся на счастливый случай, который таким канальям, как он, всегда помогает в самую последнюю минуту. Вот он услышал, как я заскрежетал зубами, и снова начал умолять, повторяя одно и то же:

— Поверь мне! Твоей матерью, отцом, женой и детьми заклинаю, не убивай! Я отдам тебе твою долю, можешь взять и мою. Не хочешь? Не убивай меня! Опомнись! Ведь своими руками